Российский социум был насильственно вырван из контекста законов мирового развития и превращен в социальный эксперимент беспрецедентного масштаба. Об СССР много говорили как о «социальном эксперименте», но никто и никогда не отдавал себе отчета, в чем именно этот эксперимент заключался.
Начиная с 1917 года пришедшая в Росси к власти «каста палачей» сделала сознательную ставку на то, чтобы и впредь правящая элита страны формировалась из того, что в здоровом социуме является «отбросами общества»: из людей, которым не требовалось никаких дополнительных стимулов для того, чтобы совершать акты насилия. Начавшись в 1917 году, эта политика была последовательно продолжена и впоследствии: советские элиты частично формировались по принципу кровного родства и через браки, а частично (и по мере братоубийственных – во всех смыслах этого слова) «чисток» - за счет новых кадров, часто вербовавшихся из откровенно криминальных слоев. В каждом поколении были свои «подонки» (часть из них – наследственные), и в каждом поколении именно они имели наибольший шанс для головкружительной карьеры. Именно они были востребованы в первую очередь. Они же – если исключить моменты все тех же «чисток» - имели наибольший шанс на воспроизводство и процветание своего потомства.
То, что у власти в СССР - на всех ее уровнях – регулярно оказывались «подлецы и подхалимы» не было случайностью: это было сознательной политикой. Активные девианты, способные и желающие творить насилие над другими, подыскивали себе сообщников и подручных, способных следовать за ними, не рассуждая и не задавая никаких вопросов. Таким образом создавалась властная пирамида, где на верху неизбежно оказывались условные «демоны», люди приверженные насилию как способу жизни, а следующим звеном, исполнителями (поскольку истинных девиантов в любом обществе все-таки не так уж и много) – люди с разрушенными моральными и нравственными представлениями, ни имеющие собственного мнения и способности принимать самостоятельные решения. К власти пришла не «кухарка» из пословицы, и не «рабочие и крестьяне» из лозунга. К власти пришли те, кто по своему психическому складу не умел и не желал работать, воспринимал любой труд как унизительное и обременительное занятие и стремился получить власть и материальные блага путем обмана и прямого насилия.
Подобное положение вещей находилось в кричащем противоречии с коллективным бессознательным и со всеми традиционными архетипами человеческого поведения и самосознания. Коллективное бессознательное продолжало воспринимать новую элиту как тех, кем они, собственно, и были – как извергов рода человеческого. Общество, где элиты воспринимаются таким образом, долго существовать не может, и, следовательно, было необходимо найти новые способы сохранения социальной стабильности. Такой способ был найден сразу же после революции и в ходе Гражданской войны: массированное, беспрецедентное, практически тотальное применение насилия невиданного ранее уровня. Именно тогда «героями» начали провозглашаться те, кто предавал (и обрекал на смерть) своих родителей, братьев, родственников. Все помнят Павлика Морозова? Его образ дожил до 70х годов, когда по его поводу уже позволялось призадумываться. А таких новопровозглашенных «героев» было множество: героическими деяниями провозглашалось все то, что для нормального человеческого общества было непредставимым и чудовищным.
( Read more... )
1. Насилие превратилось в основной (доминирующий) принцип функционирования общества . Для того, чтобы это выглядело естественно, для подавления сопротивления коллективного бессознательного, официальная идеология романтизировала насилие во всех его формах: от Гражданской войны до «подвигов чекистов», до брато- и отце- убийств и даже до уголовной среды. Это нашло свое заметное отражение и в «советском фольклоре» и в сленге, и в литературе и прочих искусствах.
2. Несмотря на официоз и лозунги, было установлено и поощрялось отношение к труду как к позорному и презренному занятию. Ограбление других (см. п. 1, «Насилие») становилось фактически поощряемым и основным источником материальных благ. Здесь присутствовал весь спектр – от жульничества до доносительства на соседей и близких, и до прямого бандитизма. Немного забегая вперед - апофеозом этого принципа станет беспрецедентное ограбление народа в ходе «реформ» ЕГ, но об этом – потом.
3. Пополнение правящей «касты палачей» происходило либо через кровные/брачные узы, либо из числа все тех же условных «демонов». Как уже отмечалось, одновременно шла постепенная романтизация спецслужб, уголовщины, «особости» советского общества, воспевание изоляционизма и создание для всех этих явлений соответствующих «легенд», мифов.
4. Начиная с 1917 года на территории бывшей Российской Империи происходила постоянная и целенаправленная ликвидация зарождающегося гражданского общества: как через устранение потенциальных лидеров такового и любых возможностей для самоорганизации граждан так и путем насаждения своей идеологии, о которой уже говорилось.
Еще одна важная вещь. По поводу ненормальности. Мы просто не заметили – это ситуация последних двух лет. Нас втаскивают сознательно в понятие нормы. Например, гей – это же не преступление? Нет. Но это ненормально. Вот человек вышел голым на Красную площадь. Это же не преступление. Но это ненормально. Но то, что все должны быть нормальными… А нормальных нет, вообще нет нормальных людей. Раньше было путинское большинство, а теперь некое такое нормальное большинство нормальных людей. Это такой жупел. Любой человек, который делает какой-то жест против власти, он не преступник, но он ненормальный.
«Хочу еще раз подчеркнуть: речь идет не о слугах или ремесленниках, занимавшихся «грязной» работой, а о людях, вообще вынесенных за пределы социума: о тех, кому не позволялось селиться в пределах человеческих поселений, брать воду из общественных колодцев и уж тем более — появляться в общественных местах иначе, как для исполнения своих обязанностей/.../ Список того, что относилось к деятельности исключительно «неприкасаемых», мог быть разным в разных культурах, но работа палача входила в этот список всегда./.../ Стигма, связанная с деятельностью палача, сохранилась в целости и прошла сквозь века практически нетронутой. Столетиями палачи выполняли свои обязанности в ритуальной одежде и в масках. /.../ Идея, что палач или член его семьи может стать правителем города или страны, на протяжении тысячелетий казалась настолько же абсурдной и немыслимой, как для нас сейчас — мысль, что человеческим обществом может руководить насекомое. /.../Такое было возможно разве что в качестве одного из признаков светопреставления, когда абсолютно все законы, природные и человеческие, вдруг перестают действовать.»
Почему палаческие функции на протяжении тысячелетий традиционно возлагались на «чужих» (часто – этнически отличающихся от большинства населения)? Потому, что они включали в себя нарушение двух древнейших и строжайших табу: убийство безоружного и убийство члена общины, «своего». Функции обнаружения преступника и его задержания, функции суда и вынесения решения (пусть даже о смертной казни) не включали в себя непосредственное соприкосновение с кровью (традиционно считавшейся носителем души во многих обществах) и отъятие жизни у того, кто не может защищаться (сопряженное с тяжелейшими осложнениями в последующих реинкарнациях для того, кто это совершает). Этот архетип оказался чрезвычайно устойчивым, мы наблюдаем его (в заметно угасшем виде) даже в современном мире. Не случайно многие читатели восприняли слово «палач» как метафору: даже сейчас это – страшное обвинение для любого, кто так или иначе дал к этому повод. Не случайно оно вызывает такую эмоциональную реакцию.
Определимся, заодно уж, чтобы, как говорится, два раза не вставать, почему коллективное бессознательное по-разному воспринимает убийство людей, совершенное на войне, в поединке или каким-либо другим образом, но в условиях, когда оба противника вооружены и более-менее равны по силе и убийство безоружных, тем более «своих». Это частично относится к п.2, но тут уж так все сплетено между собой, что четко разделить очень трудно.
Убийство (и смерть) на войне (где, главным образом, и действовали вооруженные люди), равно как и возможность носить оружие и применять его с древнейших времен была привилегией (и обязанностью) сначала – всех свободных взрослых мужчин, затем, с разделением общества на касты – только (преимущественно) касты (варны) воинов. Из этой же касты выходили вожди племен, а впоследстии – и правители княжеств, царств и т.п. Для воина убийство вооруженного врага было так же естественно, как и собственная смерть в бою. Поведение воинов и правителей было чрезвычайно регламентировано, что, хотя ни одна социальная группа не застрахована от того, что в ней появится условный «демон», получающий наслаждение от убийств и насилия, тем не менее, социальные механизмы здорового общества, как правило, приводили к изоляции подобного индивидуума и – в конечном счете – к утрате им своего положения (каким бы оно ни было) и либо смерти, либо к изгнанию за пределы общества.
Следует также обратить внимание на то, что в большинстве случаев воин терял право на убийство своего военного противника, как только тот слагал оружие и сдавался. Убийство сдавшихся, безоружных, пленных в большинстве культур также приравнивается к палачеству. На этом фоне характерно отношение касты палачей к делам Буданова, Ульмана.
Надо сказать, что и этот архетип оказался чрезвычайно устойчивым : примеры точного понимания того, чем отличаются обязанности воина от обязанностей палача можно найти и СССР. Например, фраза генерала М.К.Шапошникова, получившего в 1962 г. приказ атаковать толпу протестующих безоружных рабочих танками: «Не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками». Там же приводятся свидетельства того, что «... офицер, получивший команду открыть огонь, отказался передавать эту команду своим солдатам и перед строем застрелился». Тем не менее, кто-то команду отдал, огонь был открыт. Трудно придумать что-либо нагляднее этих примеров разницы между действиями воина и палача.
« Как только ты начинаешь решать какую-то нестандартную задачу, то рано или поздно оказывается, что для ее решения уже существует адекватный математический аппарат, уже кем-то придуманный совсем для других целей (или просто так, из чисто научного интереса».
Предлагаемая схема рассуждений пытается обосновать то, что после 1917 года в России произошло не просто изменение формы правления, а радикальный слом традиционной (всемирной) парадигмы формирования социума.
Чем насилие, применявшееся большевиками и – впоследствии – советскими и российскими правящими кругами, принципиально отличается от насилия, традиционно применяемого всеми правящими элитами к подвластному им населению?
Подавляющее большинство населения всю свою жизнь проводило в пределах той социальной группы, где они родились и жили согласно представлениям, унаследованным от родителей, а также заложенным окружающей средой в целом. Для того, чтобы «пробиться наверх», как правило, необходимо было проявить особые способности и«совершить подвиг». Для того, чтобы окончательно выпасть из своей социальной сферы, нужно было совершить из ряда вон выходящее беспутство. Условные «ангелы» имели приемлемый социальный выбор (отнюдь не всегда легко дававшийся их близким) пойти по пути чисто духовного служения в соответствии со своей культурно-религиозной традицией, условные «демоны» рано или поздно выбрасывались из общества. Условия формирования элит серьезно влияют на их качество и на то, как они себя проявляют, следовательно это – один из важнейших факторов, которые необходимо учитывать.
Феодализм, который часто поминается как пример необузданной эксплуатации низших социальных групп и практически ничем не ограниченных возможностей насилия со стороны групп правящих, на самом деле таковым отнюдь не являлся. Он был социальной системой, функционировавшей на основе огромного количества законов, писаных и неписаных правил, ограничений и традиционных установлений. Более того, феодализм (условный феодализм, конечно, поскольку это явление отнюдь не было ни однородным, ни «стандартным») из всех исторических форм организации общества был, пожалуй, наиболее разнообразной и динамичной. В пределах одного, сравнительно небольшого государства, можно было найти весьма различные социальные формы: от строго вертикально организованного владения, находящегося под контролем одного владельца (рыцаря, барона) до вольных городов, свободных крестьянских общин («марок»), до цеховых организаций в городах, теократий (епископств и т.п.) и многих других форм социальной жизни
Ну, и, наконец, собственно о насилии и его применении.
Самый краткий ответ на вопрос, в чем состоит кардинальное отличие насилия, применяемого «обычными» правящими элитами от насилия, чинившегося пришедшей к власти в 1917 году «кастой палачей» будет такой: «Кардинальное различие – в векторной направленности». Если в «обычных» обществах насилие элит направлено то, чтобы сохранить «социальный скелет», то в обществе, во главе которого стоит «каста палачей», насилие направлено на то, чтобы этот скелет, во-первых, разрушить «до основанья, а затем»(с), а затем, собственно – на то, чтобы не дать ему восстановиться и «сростись». Это также требует приложения усилий и – главное – поддержания уровня насилия на достаточно высоком уровне. Собственно, законченным, наиболее «полно-осуществленным» вариантом такого общества, очевидно, стала пол-потовская Кампучия (я не выделяла ее до сих пор как отдельное явление, поскольку очевидно, что оно не самостоятельно, а является своего рода «высшей производной» советского режима. Близкой к кампучийской «производной» можно считать кимовскую Северную Корею).
Как это на практике осуществлялось двумя режимами: советским и нацистским.
Против политических противников насилие применялось в обоих случаях. И тот, и другой режим ликвидировал все оппозиционные политические партии и течения. Многие из оппозиционных политических лидеров были физически устранены разными способами.
Разница: в советской России были ликвидированы практически все, кто был так или иначе активен в политике до 1917 года, кроме членов партии ВКП(б) («зачистка» этой категории производилась по другим принципам). Таким образом, был ликвидирована большая часть «социального скелета», не будучи ничем замещена ( никаких других, альтернативных, видов политической деятельности не предлагалось, более того, прилагались все усилия для того, чтобы подобные попытки подавить).
Н 2. Насилие по отношению к культурно-этническим и религиозным группам. И тот, и другой режим применяли высокий уровень насилия по этому принципу
Геноцид по этническому признаку имел место и там, и там. Так же в обоих случаях люди подвергались гонениям по признаку веры или культурной принадлежности.
Разница: основной удар в нацистской Германии был направлен на евреев, которые позиционировались властью (вопреки совершенной очевидности) как «чуждый элемент», якобы разрушающий немецкую идентичность и культуру.
В СССР наиболее тяжелый (по последствиям, хотя и не по численности жертв) удар пришелся на религиозные группы и их представителей, выкосив сразу после революции практически все духовенство РПЦ, католической и протестантской церквей, не говоря уж об исламских лидерах различных толков, христианских сектах (они ликвидировались иногда в полном составе) и даже вплоть до буддистских монахов и шаманов народов Севера. Это была ликвидация еще одной крупной части «социального скелета».
Н 3. Насилие по отношению к отдельным группам, назначенным произвольно, согласно идеологическим представлениям элит.
Здесь мы наблюдаем значительную разницу. В нацистской Германии таких «произвольно назначенных» групп населения было сравнительно немного, и они не были определяющими для функционирования социума: цыгане, гомосексуалисты/лесбиянки, психически неполноценные.
В СССР социальных групп, подвергавшихся прицельному уничтожению, были десятки, и практически все они относились к категории »социального скелета», все они так или иначе были фокусом в той сфере жизни, к которой они имели непосредственное отношение. Это были прежде всего все «бывшие»: дворяне, предприниматели, те, кто состоял на государственной службе до 1917 года, бывшие офицеры (иногда и унтер-офицеры) царской армии, те, кто получил до 1917 года университетское образование, профессора и преподаватели, инженеры, купцы (как бывшие, так и те, кто решил «открыть дело» во время НЭПа), «кулаки», казаки (они могли рассматриваться и как этническая категория, и как социальная), «социально чуждые» т.е. члены семей (в том числе и неработающие женщины и дети) бывших дворян, купцов и т.п. Список категорий был огромен, и репрессии, будучи по форме своей личными (т.е. в каждом отдельном случае аресту, казни, если повезет – ссылке подвергался отдельный человек и его семья) по сути своей были направлены именно на разрушение основ традиционной общественной жизни.
Именно так российское общество было превращено в аморфную массу, над которой было сравнительно легко продолжать поддерживать контроль, и в которой «каста палачей» могла продолжать насаждать свою идеологию и свои принципы.
В Германии такого тотального разрушения социума не произошло. Общество сохранило свою структуру, и раздел Германии после 1945 года – лишнее наглядное доказательство того, что это общество оказалось способным вернуться к «нормальному» состоянию в довольно короткие сроки (Западная Германия и Западный Берлин), но оказалось ввергнуто в социальную разруху по советской схеме в Восточной Германии.
автор
susel2.livejournal.com/44475.html ![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
