СОЛДАТАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ, СОЛДАТАМИ УМИРАЮТ
полковник Юрий Буданов попал на войну, в которой не было героев – только убийцы

За событиями я все равно не успею – они будут теперь развиваться быстро. Юрий Буданов убит под самый День независимости России, с явным расчетом на самоорганизацию подлинных или мнимых националистов, на то, чтобы они успели 12 июня как-нибудь отреагировать на преступление. Напишешь об этом, чтобы предупредить, – скажут потом, что подсказал. Лучше, кажется, воздержаться от анализа ситуации, к которой мы пришли, и уж подавно не говорить вслух о том, что сегодняшняя Россия в заложницах у Кавказа. Находятся люди, которые об этом говорят прямым текстом, ну и дай бог им здоровья и безопасности. Сами же попробуем сосредоточиться на главном аспекте происшедшего: кто был Буданов и почему с ним случилось то, что случилось?

Буданов был хороший солдат, которого использовали на плохой войне; солдат, которого вовремя не сменили, передержали на фронте, превратили в зверя двусмысленностью всей этой войны, когда никто не мог толком объяснить, за что воюем и на каком пределе должны останавливаться. Армия победила бы, если бы ей это позволили. Но нельзя было ни проиграть, ни победить – и в результате мы оказались с тем, с чем оказались: «ни мира, ни войны», Россия в заложницах у Чечни и умиляется темпам ее восстановления, а кому подконтрольна чеченская власть – не ответит, боюсь, и она сама. Буданов был страшным продуктом этой войны и этой реальности. Никто не снимает с него ответственности. Те, кто ему противостоял и поклялся ему отомстить, тоже звери. Эльза Кунгаева была ни в чем не виновата и погибла страшно: одурманенный водкой Буданов себя не сознавал – и она единственная во всей этой истории, на ком нет никакого греха. У нее было право судить Буданова. У других – сомневаюсь.

Мы попали в страну, в которой нет героев – только убийцы. Вот как это на самом деле называется. Убийцей сделали Буданова – потому что это была не война, и законы войны там не действовали; таким же убийцей сделали Ульмана, хотя он, расстреливая мирных людей, выполнял дважды повторенное приказание командования. Убийцами, а не героическими кровными мстителями (как кажется кому-то), сделали тех, кто в центре Москвы, на Комсомольском проспекте, среди бела дня убил самого Буданова. Героев нет там, где нет правды, суда, ценностей, принципов, пределов, где ни одна вещь не может быть названа своим именем, потому что любое слово правды является здесь экстремизмом. Здесь и виноватого нельзя наказать, и павшего почтить: ни одно слово больше ничего не весит. У нас и до того договорились, что в Великой Отечественной схлестнулись два отвратительных тоталитаризма, и тот, который победил, ничем не лучше. И люди, утверждающие такие ценности, на полном серьезе считают себя защитниками свободы, хотя расписываются лишь в невежестве и аморализме.

Когда солдату не за что воевать, он становится убийцей или гибнет. Так случилось когда-то с Лебедем, который родился почти идеальным военным, а заниматься был вынужден черт-те чем. Еще раньше так случилось с Рохлиным. Теперь так случилось с Будановым – преступником, который изначально был одним из немногих оставшихся в России настоящих солдат.

Вот и все. А все, что сверх этого, – думаю, от лукавого.

.

К НАМ ЕДЕТ, ЕДЕТ, ЕДЕТ

Ровно 175 лет назад, 19 апреля 1836 года, в Александринке впервые давали "Ревизора". Вопреки советскому литературоведению Николаю I пьеса понравилась (он-то и разрешил ее по настойчивой просьбе Жуковского). Знаменитая реплика "Всем досталось, а мне больше всех" - лукава: пьеса Гоголя чрезвычайно льстила самолюбию императора, ибо показывала, с чем приходится иметь дело.

Гоголевская комедия - в некотором смысле загадка отечественного репертуара. Что у нас есть в смысле хитов, кроме "Горя от ума", "Ревизора", примерно четверти наследия Островского, всего Чехова и "На дне"? Но из всей этой невеликой плеяды именно Гоголь с "Ревизором" остается чемпионом актуальности: как заметил недавно умный критик, "Ревизора" невозможно провалить. Сила текста такова, что вытянет любую постановку.

Тургенев, вспоминая о первом публичном чтении "Ревизора" у Жуковского, подчеркивал гоголевскую абсолютную серьезность, даже наивность: он зачитывал комедию, как отчет о научном эксперименте с поразившими его самого результатами. Отчасти так оно и есть: человек, выросший в Малороссии, идеально ориентирующийся в ее мифопоэтическом пространстве и в гротескном мире ее старосветского дворянства, исследует явившийся ему мир российской бюрократии: как хотите, а взгляд Гоголя на Россию есть взгляд именно сторонний. Так смотрит пришелец с жаркого и щедрого юга, где все друг другу как-никак родня, на жестокий север, где всех связывают даже не родственные, а сугубо коррупционные отношения; где человек принципиально неважен, а важна его функция - и потому Хлестакова принимают за Ревизора, а Чичикова - за капитана Копейкина; где подкладывают заезжему проходимцу дочь, а понадобится, и жену; где больные, как мухи, выздоравливают, где положение весьма печально, но, уповая на милосердие Божие, за два соленых огурца и полпорции икры... Именно взгляд чужака, путешественника в жестоком, экзотическом, но чужом, а потому забавном мире позволил Гоголю вычленить три ключевые ситуации в русской жизни, схемы, на которых и стоит вся, как модно теперь говорить, матрица. Они же - три главных гэга "Ревизора", двигатели сюжета, триггеры, запускающие зрительскую реакцию радостного узнавания.

Первый - qui pro quo в бюрократическом варианте. Во французском водевиле, скажем, механизм тот же - но там любовницу принимают за жену или садовника за любовника; в России смешно не то, что Хлестакова приняли за Ревизора, а то, что он с этой ролью блестяще справился. Игорь Терентьев, в чьей постановке немая сцена увенчивалась выходом того же Хлестакова в качестве уже настоящего Ревизора, был глубоко прав именно потому, что настоящий инкогнито из Петербурга мог быть кем угодно: пьеса написана, исполнитель ничего не меняет. Может прибыть въедливый аскет, а может - фитюлька, тряпка; изменится сумма взятки, не более. Функция выше личности, и самое изумительное, что Хлестаков отлично сладил с главной задачей Ревизора: нагнал страху, приструнил, подоил... и если бы по возвращении в Петербург передал куда следует откат - сахарную голову, процентов десять бумажек, - лучшего исполнителя нельзя было бы желать.

Второй механизм - поведение русского человека, попавшего "в случай". Карьера в России, как знаем мы все, делается не упорным трудом и даже не интеллектуальным прорывом - такие случаи известны, но единичны; чаще персонажа возносит к вершинам славы и богатства совершеннейшая чушь, вроде рождения в определенном городе, дружбы с определенными людьми или своевременного распития с ними чего-нибудь бодрящего.

Потому большинство российских персонажей, вознесенных на верха, не имеют ни сколько-нибудь внятной программы действий, ни навыка приличного поведения, и в девяти случаях из десяти перед нами чисто хлестаковское поведение - забвение всех норм, бешеное хвастовство, идиотские прожекты и самозабвенное вранье. Редкий российский чиновник, попавший в случай, не заводит себе тридцать пять тысяч одних курьеров, не начинает хапать в титанических масштабах и не предается самому беспардонному лабардану - просто потому, что больше ему делать нечего; большинство местных карьер сделано по самому хлестаковскому сценарию - и потому почти все наши первые лица немедленно заказывают себе политическую философию и всегда находятся желающие им ее сочинить. Собственная же их философия чаще всего одна: это та ночная мысль, которую неотступно думают все они, просыпаясь иногда с похмелья после очередного лабардана: "Что ж я вру... Я и позабыл, что живу в бельэтаже..."

Но совершенно прогнать эту память нельзя - и потому третий угаданный Гоголем механизм местной жизни состоит в неотступном и всеобщем, гипнотизирующем и парализующем страхе окончательной расплаты. Всем есть за что бояться, все виноваты, каждый занимает не свое место, и потому решительно вся Россия - от Хлестаковых до Городничих, от Осипов до унтер-офицерских вдов - ждет единственного момента истины. Вот сейчас мы играем эту комедию, одни изображают градоуправление, другие - ревизию, но распахнется дверь, и слуга известит нас о приходе последнего и абсолютного Ревизора. Он придет, не может не прийти. Смысл нашей жизни - его ожидание. И будет немая сцена.

А потом все то же самое.

.ВЕРНО!!!