..крестоносцы пленные хнычут,
злые клоуны взяты в клещи и пойманы под мостом,
и бегут, теряя дубины,
потрясенные хунвэйбины
,
и в овраге прячется исцарапанный управдом.
Выпала удача немного
детям конопатого бога,
и с высокой ёлки песню, слышную за версту,
затевает огненный кочет,
озорные девки хохочут
да под Лысой горою заходится папоротник в цвету...
О.Медведев.
Он обратился к детству - попытался вспомнить,
всегда ли был таким Город, всегда ли тянулись вдаль эти вереницы
обветшалых домов девятнадцатого века, подпертых бревнами, с
залатанными картоном окнами, лоскутными крышами, пьяными стенками
палисадников?
И эти прогалины от бомбежек, где вилась алебастровая
пыль и кипрей карабкался по грудам обломков; и большие пустыри, где
бомбы расчистили место для целой грибной семьи убогих дощатых хибарок,
похожих на курятники?
Но - без толку, вспомнить он не мог: ничего не
осталось от детства, кроме отрывочных ярко освещенных сцен, лишенных
фона и чаще всего невразумительных.
Министерство правды - на новоязе Миниправ - разительно отличалось
от всего, что лежало вокруг. Это исполинское пирамидальное здание,
сияющее белым бетоном, вздымалось, уступ за уступом, на
трехсотметровую высоту. Из своего окна Уинстон мог прочесть на белом
фасаде написанные элегантным шрифтом три партийных лозунга:
ВОИНА ЭТО МИР
СВОБОДА ЭТО РАБСТВО
НЕЗНАНИЕ - СИЛА
По слухам, министерство правды заключало в себе три тысячи
кабинетов над поверхностью земли и соответствующую корневую систему в
недрах.
В разных концах Города стояли лишь три еще здания подобного
вида и размеров. Они настолько возвышались над городом, что с крыши
жилого дома "Победа" можно было видеть все четыре разом.
В них
помещались четыре министерства, весь государственный аппарат:
министерство правды, ведавшее информацией, образованием, досугом и
искусствами: министерство мира, ведавшее войной; министерство любви,
ведавшее охраной порядка, и министерство изобилия, отвечавшее за
экономику.
На новоязе: Миниправ, Минимир, Минилюб и Минизо.
И вдруг он начал писать -- просто от паники, очень смутно
сознавая, что идет из-под пера.
Бисерные, но по-детски корявые строки
ползли то вверх, то вниз по листу, теряя сперва заглавные буквы, а
потом и точки.
4 апреля 1984 года. Вчера в кино. Сплошь военные фильмы.
Один очень хороший: где-то и Средиземном море бомбят судно с
беженцами. Публику забавляют кадры, где пробует уплыть
громадный толстенный мужчина, а его преследует вертолет.
Сперва мы видим как он по-дельфиньи бултыхается в воде, потом
видим его с вертолета через прицел потом он весь продырявлен и
море вокруг него розовое и сразу тонет словно через дыры
набрал воды. Когда он пошел на дно, зрители загоготали.
Потом
шлюпка, полная детей и над ней вьется вертолет, там на носу
сидела женщина средних лет похожая на еврейку а на руках у нее
мальчик лет трех. Мальчик кричит от страха и прячет голову у
нее на груди как будто хочет в нее ввинтиться а она его
успокаивает и прикрывает руками хотя сама посинела от страха.
Все время старается закрыть его руками получше, как будто
может заслонить от пуль. потом вертолет сбросил на них
20-килограммовую бомбу ужасный взрыв и лодка разлетелась в
щепки,
потом замечательный кадр детская рука летит вверх,
вверх Прямо в небо наверно ее снимали из стеклянного носа
вертолета и в партийных рядах громко аплодировали
но там где
сидели пролы какая-то женщина подняла скандал и крик что этого
нельзя показывать при детях куда это годится куда это годится
при детях и скандалила пока полицейские не вывели не вывели ее
вряд ли ей что-нибудь сделают мало ли что говорят пролы
типичная проловская реакция на это никто не обращает...внимания.
Тогда тайное отвращение к
Старшему Брату превращалось в обожание, и Старший Брат возносился над
всеми - неуязвимый, бесстрашный защитник, скалою вставший перед
азийскими ордами,
а Голдстейн,
несмотря на его изгойство и
беспомощность, несмотря на сомнения в том, что он вообще еще жив,
представлялся зловещим колдуном, способным одной только силой голоса
разрушить здание цивилизации.
Что говорит Старший Брат, никто не расслышал. Всего
несколько слов ободрения, вроде тех, которые произносит вождь в громе
битвы, - сами по себе пускай невнятные, они вселяют уверенность одним
тем, что их произнесли.
Потом лицо Старшего Брата потускнело, и
выступила четкая крупная надпись - три партийных лозунга:
ВОЙНА ЭТО МИР
СВОБОДА ЭТО РАБСТВО
НЕЗНАНИЕ - СИЛА
Но еще несколько мгновений лицо Старшего Брата как бы держалось на
экране: так ярок был отпечаток, оставленный им в глазу, что не мог
стереться сразу.
Маленькая женщина с рыжеватыми волосами навалилась на
спинку переднего стула. Всхлипывающим шепотом она произнесла что-то
вроде: "Спаситель мой!" - и простерла руки к телекрану. Потом закрыла
лицо ладонями.
Тут все собрание принялось медленно, мерно, низкими голосами
скандировать: "ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!" - снова и снова, врастяжку, с
долгой паузой между "ЭС" и "БЭ", и было в этом тяжелом волнообразном
звуке что-то странно первобытное - мерещился за ним топот босых ног и
рокот больших барабанов.
Продолжалось это с полминуты.
Вообще такое
нередко происходило в те мгновения, когда чувства достигали особенного
накала. Отчасти это был гимн величию и мудрости Старшего Брата, но в
большей степени самогипноз - люди топили свои разум в ритмическом
шуме.
По-видимому, она молилась.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
